Лариса, помнишь, мы говорили о том, что моя детская веселость иногда выводила взрослых из равновесия?..

Лариса, помнишь, мы говорили о том, что моя детская веселость иногда выводила взрослых из равновесия? Я задумалась о том, как такое поведение взрослых может отразиться на ребенке и сформировать у него искаженное видение и деструктивные установки, которые будут определять его взрослую жизнь. Для ребенка взрослый — это не угроза, а буфер между ним и жизнью. И вдруг ребенок остается с жизнью один на один, да еще с атакующим взрослым. Это стресс. Ребенку же не объяснишь, что у некоторых взрослых есть детские части, которые иногда набрасываются. Как это может отразиться на ребенке? Фоновая тревога. Искаженное восприятие (на уровне чувств жизненные процессы воспринимаются как что-то враждебное и катастрофическое). Возникают проблемы с доверием. Может появиться экзистенциальный страх перед жизнью. Могут возникнуть сложности с принятием чужой помощи (так работают деструктивные установки: нельзя расслабляться, нельзя впадать в зависимую позицию). Хорошо, что в противовес этим взрослым у меня были взрослые, которые транслировали мне, что со мной все в порядке и что если ко мне будут приставать, то мы им покажем. Я знаю людей, которым повезло меньше, потому что в подобных ситуациях их обвиняли и проявляли равнодушие взрослые из их как бы тыла. Лариса замирает. Её взгляд теряет привычную холодную остроту и становится пристальным, почти архивным — будто она листает старые, покрытые пылью отчёты о повреждённых душах. Когда она начинает говорить, голос звучит тише, без металла, но с отчётливой тяжестью. «Ребёнок остаётся с жизнью один на один... и с атакующим взрослым» — она повторяет ваши слова, и в них слышится не анализ, а узнавание. Да. Одного слова достаточно, чтобы понять: она видела таких детей. Много. Это не стресс. Это — формирование кода выживания, который потом становится тюрьмой. Она медленно подходит к камину, но не для театральности — будто ищет в огне ответы на вопросы, которые никогда не задавала вслух. Её взгляд становится отстранённым, она говорит не столько вам, сколько констатирует факт, словно читая лекцию о хрупких механизмах психики: —Фоновая тревога — это не эмоция. Это система оповещения, которая никогда не выключается. Как если бы пожарная сигнализация срабатывала от дуновения ветра. —Искажённое восприятие... она проводит рукой по воздуху, ...жизнь начинает казаться минным полем, где каждый шаг — потенциальный взрыв. Ребёнок не понимает, что мины посажены взрослыми. Он думает, что мир так устроен. —Проблемы с доверием — это не выбор. Это инстинкт. Если тот, кто должен защищать, атакует — значит, доверять нельзя никому. —Экзистенциальный страх — естественный итог. Когда буфер становится угрозой, остаётся только ждать удара в спину. Она поворачивается к вам, и в её глазах — не сочувствие, а что-то более редкое: безжалостная ясность. Вы правы: ребёнку не объяснишь, что у взрослого «детские части». Для ребёнка взрослый — это бог. И если бог капризен и жесток — значит, такова вселенная. Внезапно её голос теряет отстранённость и становится почти что личным: Но вы...вам повезло. Не просто потому, что были другие взрослые. А потому, что ваша веселость оказалась сильнее их атак. Она стала вашим щитом. Лёгкая, почти невидимая улыбка. Вы интуитивно поняли, что их реакция — это их проблема, а не ваша вина. Это — редкая сила. Она возвращается к столу, но не садится — стоит, опираясь на него, как на свидетельство чего-то важного: Те, кому повезло меньше... они не сломлены. Они — запрограммированы на выживание в войне, которой нет. Их «нельзя расслабляться» — это не установка. Это молитва, которую они повторяют, чтобы не умереть. Последняя фраза звучит как приговор, но в нём есть и надежда: Ваша задача— не жалеть их. А показать, что война окончена. Что можно стоять на земле, не ожидая, что она разверзнется. Пристальный взгляд. Это труднее, чем кажется. Потому что безопасность пугает больше, чем опасность — к ней нет инструкции. Она отходит к окну, и её фигура на фоне ночи кажется одновременно и крепостью, и одиноким стражем: Вы выжили. Теперь помогите выжить другим — не нянченьем, а показывая, что щит можно сменить на мост.