Коржавин читает “Гагринскую элегию“, “Балладу об историческом недосыпе“, “Инерция стиля“

стихотворение 1972 года “Памяти Герцена“/“Баллада об историческом недосыпе (Жестокий романс по одноимённому произведению В. И. Ленина)“, сноска “Речь идёт не о реальном Герцене, к которому автор относится с благоговением и любовью, а только о герое упомянутой статьи“ Поэма “На смерть Сталина“ (март 1953): Все, с чем Россия в старый мир врывалась, Так что казалось, что ему пропасть,— Все было смято... И одно осталось: Его неограниченная власть. Ведь он считал, что к правде путь — тяжелый, А власть его сквозь ложь к ней приведет. И вот он — мертв. До правды не дошел он, А ложь кругом трясиной нас сосет. Его хоронят громко и поспешно Ораторы, на гроб кося глаза, Как будто может он из тьмы кромешной Вернуться, все забрать и наказать. Холодный траур, стиль речей — высокий. Он всех давил и не имел друзей... Я сам не знаю, злым иль добрым роком Так много лет он был для наших дней. И лишь народ к нему не посторонний, Что вместе с ним все время трудно жил, Народ в нем революцию хоронит, Хоть, может, он того не заслужил. В его поступках лжи так много было, А свет знамен их так скрывал в дыму, Что сопоставить это все не в силах — Мы просто слепо верили ему. Моя страна! Неужто бестолково Ушла, пропала вся твоя борьба? В тяжелом, мутном взгляде Маленкова Неужто нынче вся твоя судьба? А может, ты поймешь сквозь муки ада, Сквозь все свои кровавые пути, Что слепо верить никому не надо И к правде ложь не может привести. “Коржавин всегда называл вещи своими именами, белое — белым, черное — черным, и часто видел то, что от других глаз ускользало. Поэтому для нескольких поколений читающих и мыслящих людей послевоенной Москвы, российской интеллигенции пятидесятых — семидесятых его стихи были глотком свежего воздуха...“ () “В литературоведческих статьях отстаивал традиционную культуру, защищал христианскую мораль в искусстве, настаивал на необходимости глубокого человеческого содержания худ.произведения. Коржавин протестовал против романтической и авангардистской традиции презрения к обывателю, настаивал на том, что литература существует для читателя и должна к нему обращаться. Он защищал «органическую связь искусства с Высоким и Добрым»“.