Дансинг. Йиржи Шотола (перевод Александра Чулкова). Стих о переживших войну

Александр Чулков. Проект . Стихотворение Двнсинг. Читает Анатолий Нокс. Подпишитесь на канал, нажмите колокольчик, чтобы не пропускать обновления. Ваши комментарии важны для нас. Спасибо всем, кто поставил лайк и поделился видео. Поэзия лечит. Вместе сделаем мир лучше и добрее. Приглашаем вас на авторские блоги: Стихи: Переводы чешской поэзии: Блог с картинами: .... Телеграм-канал: L2PA58LlHIM1MDVi #стихи #стихиовойне #стихотворениеовойне #красивыестихи #поэзия #поэзияолюбви #любовнаялирика ---------------------------------- Мы другими, наверно, уже не будем, нас что-то ведёт неизвестно куда, сегодня один варшавский дансинг меня втянул, как рыбёшку вода, и кто там спросит, кто завтра вспомнит, что были мы здесь? мы другими, наверно, уже не будем, нас повсюду преследуют ложь и лесть, это, как похороны в аквариуме, всю ночь наблюдаю за маленькой чёрной мадонной, у неё на глазах поволока из спирта, будто заслонка, как чёрный корабль на траурной пене из кружев танцует она с цветком шёлковым, пришпиленным на колене, и кто там спросит, кто завтра вспомнит, что нам на тромбоне играли здесь? мы другими, наверно, уже не будем, нас повсюду преследуют ложь и лесть, гребешки французские, рок-н-ролл, на зубах — пыль, серебро на причёсках, бельма людские, блудливые малые месяцы в истеричном припадке плотском, а посредине, как устрица, раскрывающаяся в тёплом сладком теченьи сиропа маленькая мадонна крутит красивой попой, господибожемой, кто спросит, кто вспомнит, здесь столько дыма, что пропахло уже и сердце, я всё время думаю, далеко ли отсюда Освенцим, это, как похоронный карнавал в зеркале, которое разваливается и трещит под собою, оревуар, друзья мои, оревуар, до встречи в каком-нибудь новом бое, господибожемой, и на колене пришпиленный царь, Hennessy, Martell, Marie Bizard, ну, зачем, для чего была нам эта война и что нам тогда было делать, над варшавским дансингом флаг развивается белый, мадонна танцует, косая мадонна, глаза к потолку, а потом по стене, это ещё не падает, это ещё не падает, сегодня ещё не... мы другими, видно, уже не будем, нас что-то тянет в дорогу всегда, а меня один варшавский дансинг втянул в себя, как рыбёшку вода, двенадцать лет прошло, но война здесь в обоях, в мышцах, в сердечной хвори, въелась в чёрные свитера, в чулки, во фривольное горе, мы другими, наверно, уже не будем, кто из нас без греха, трава обрастает развалинами, кто бы вышел сегодня в ночь? За звездой, поцелуем, одинокий и маленький? мы не врём, не пойдём, здесь у каждого слишком большие счета, впрочем, выйди сейчас я, исчезни совсем, не беда, лишь сквозняк раскачал бы скрипучей двери деревянное знамя, пару юбок взметнул, обнажив кружева и повязки под ними, в эту ночь не пойдём, и не знаю, не знаю, что будет утром, вот, наступит когда-то холодное, трезвое утро... утро с похмельем, утро с мадонной в чужой постели, как простреленная жестяная мишень, и утро полное семечек, утро с простынями в хлорке, с весёлыми плакатами: живите, живите граждане! утро, где нагой и зелёный лук вдруг блеснёт меж руин с травой, утро с молоком, утро жалюзей шумных, утро, госпожа моя белая, в пижаме, открывает окно, по улице Горького едут кони, над Балтикой солнце лимонное кружит, прогревая проклятую воду, утро, наверно, мы будем другими, будем другими, кто рыщет по свету, кто ищет что-то в различных местах, двенадцать лет без войны, но сегодня ночью она к нам явилась в красных бинтах, с гребешком в волосах и кошмарным грибом на лбу — бред оленя карибу, на колене цветок, на руках — радиоактивная рыба, только утром мы всё равно пойдём посмотреть, может, где-нибудь в травах сияет лучок, кто из нас без греха, кто из нас не хотел бы пожить ещё, не хотел бы ещё, не хотел бы ещё? 1957