Поэзия. Николай Асеев (1978) Участвуют: В.Шкловский, А.Вознесенский, Д.Лихачев, А.Межиров

За кадром стихи читает артист Л.Филатов: “С неба полуденного...“, “Не за силу, не за качество золотых твоих волос...“, “Ещё за деньги люди держатся...“, отрывок из поэмы “Маяковский начинается“. В передаче звучат стихи и в исполнении автора. “После Февральской революции Асеева избрали в совет солдатских депутатов. Начальству это не понравилось. Сомнительного вояку было решено от греха подальше откомандировать в Иркутск. Но приказы тогда уже никто выполнять не спешил. И Асеев, забрав жену, решил махнуть ещё дальше – во Владивосток. В те дни новой страшной смуты он пророчески написал: «Шумя стаканом крови, шагнуло пьяное столетье». Асеев первым делом пошёл во Владивостокский Совет рабочих и солдатских депутатов. Там ему сразу дали должность начальника биржи труда. Но что делать, этого поэту никто не объяснил. Уверенность в себе ему помог обрести приехавший во Владивосток Сергей Третьяков. Гость предложил создать маленький театрик и поставить «Похищение сабинянок» Л.Андреева. О тогдашних настроениях Асеева можно в какой-то мере судить по его сборнику «Бомба», изданному в мае 1921 года во Владивостоке. Поэт во весь голос провозглашал: Не уроню такого взора, который – прах, который – шорох. Я не хочу земного сора, я никогда не встречу сорок. Когда ж зевнёт над нами осень, я подожгу над миром косы, я посажу в твои зеницы такие синие синицы. Однако Владивосток вскоре оказался перед угрозой белогвардейского переворота Меркулова. Не дожидаясь ареста, поэт вместе с женой поспешил переселиться на 26-ю версту. Там приятели сфабриковали ему удостоверение дипкурьера и предложили в срочном порядке выехать в столицу Дальневосточной Республики – в Читу. Ну а потом в дело вступил нарком просвещения Луначарский, вытащивший Асеева в Москву. [...] 25 декабря 1922 года Асеев, О.Брик, Б.Кушнер, Маяковский и Н.Чужак подали в Госиздат записку с предложением о создании издательства «ЛЕФ», попросив у чиновников 31 миллион 136 тысяч рублей. Лефовцы подчёркивали, что они выступают за «развёртывание активного коммуно-устремительного фронта левого искусства». Но в руководящих коммунистических кругах, как отмечал в письме в Агитпроп ЦК РКП(б) А.Воронский, к планам новой группы отнеслись настороженно. Ввязавшись в ЛЕФ, Асеев оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, Маяковский упорно подталкивал его к плакатности. Это он заставил Асеева взяться за сочинение лозунговых стихов на злобу дня. Причём какое-то время Маяковский и Асеев писали вдвоём, на пару. В общей сложности они в соавторстве создали девять агитационных произведений типа «Сказки про купцову нацию, мужика и кооперацию», которые даже при большой фантазии литературой назвать язык не поворачивался. Но, с другой стороны, Асеев всегда ощущал себя лириком. «Я лирик по складу души, по самой сердечной сути», – утверждал он в поэме «Свердловская буря». Поэтому, чтобы очеловечить лозунги, Асеев придумал новые ритмические и звуковые приёмы. Не зря ему потом приписали лавры главного разработчика эстетики «лирического фельетона». В 1923 году у Асеева вышла новая книга стихов «Совет ветров». Луначарский, когда прочитал сборник, пришёл к выводу, что Асеев Маяковского уже перерос. Он прямо говорил, что за последние пять лет советские стихотворцы ничего лучшего, чем «Совет ветров», не создали. Единственное, с чем был не согласен нарком, – это с тем, что Асеев слепо следовал лефовским установкам. Луначарский недоумевал: зачем поэт включился в «гнуснейшую пропаганду» машинной мертвечины. Размышляя об асеевском стихотворении «Стальной соловей», Луначарский писал поэту: «Вам кажется, что кто-то действительно велел Вам воспеть «махинища», что Вам захотелось надеть на себя «ярмо», что у Вас как-то и внутренне, и внешне уж такая доля – стать стальным соловьём. Я всё же по-андерсеновски думаю, что живой соловей лучше. Но бог с вами, соловьями, поговорим лучше о поэтах и прежде всего о самом, по моему мнению, крупном, которого мы сейчас в России имеем, о Вас. Вас ещё не ожелезили, так сказать, и в Вас бьётся настоящее сердце». «Асеев, как и Маяковский, оратор в той же мере, как и поэт; на него, кроме Маяковского, сильно повлиял Пастернак, но его тянет к более традиционному и патетическому ораторскому стилю: его стихи нередко напоминают обличительную поэзию Барбье, Гюго и Лермонтова. Стих у него энергичный и нервный; он великолепно владеет быстрыми, металлическими ритмами. Он с силой выразил любимую коммунистическую идею возведения в идеал индустриализации и машины: одна из его книг так и называется – «Стальной соловей», и первое стихотворение в ней – ода механической птице, которая лучше живой. Как и Маяковский, Асеев пишет много чисто пропагандистских вещей, как, например, поэма «Будённый», где даётся рифмованная биография знаменитого командира красной кавалерии в стиле, среднем между Маяковским и народной песней» ().