Они сражались за Родину

- У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что! - Это что ж такое, а, Некрасов? Что-нибудь такое, вот эдакое, да? - Да нет, это вовсе не то, об чем вы по своей глупости думаете... Это болезнь не телесная, а мозговая. - Мозговая!? Да у тебя ж не может быть такой болезни, да ё..! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же для неё нету. - А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь? - Ну расскажи, Паша, расскажи. Давай - Видишь, как оно получилось... Весной, помнишь Лопахин, когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семеновке? Сотни полторы в одной избе набилось, спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали - сил нет! Просыпаюсь я по мелкой нужде, и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтоб мне выйти, нужно по ступенькам подняться... В памяти был - точно помню, а полез на печку. А на печке ветхая старуха спала. Ей-то, старухе, лет девяносто или сто, она уже от старости вся мохом взялась. - Замолчи. Рассказывай, рассказывай, Некрасов. Не стесняйся, рассказывай! Тут все понятливые, кроме одного дурака. Хватит!.. - Понятное дело, что эта старуха сдуру возомнила. Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок да с испугу конечно разволновалась. И так это мне жалостливо: “Кормилец мой! Ты что ж это удумал, проклятый сын!“ А сама мне валенком в морду тычет. И смех, и грех, ей Богу. Я говорю: “Бабушка! Извини ты меня ради Христа, не шуми! И перестань ногами махать, а то, неровен час, они у тебя при твоей старости отвяжутся.“ “Извиняюсь, - говорю, - бабушка, что потревожил тебя. Но только ты за свою невинность ничуть не беспокойся, холера тебя возьми..“ С тем и слез.. - Со старушки? - С приступка, дурак!