Я видела это...(из цикла Нижегородская ипостась)

Я видела, словно в немом кино: она оседала в снег, а в чреве её тридцать лун подряд младенчик был, человек! Довыносить бы! И мальца напитать берёзовым соком своим. О, сколько во мне витаминов с куста и сладостей. Поедим! Вот яблоко сочное: белый налив. Икра и севрюжья уха. О, чрево моё! Ты возьми и прими, пока он живой! Пока сердечко его – О, я слышу – люблю – безумнейшее спаси! Да что же случилось такое у нас на кромке границы Руси? Народ твой крещёный, Владимир наш князь, народ твой взращённый на сочных лугах, и вдруг помирает от выстрелов – хрясть! От взрывов, от мин…Мрём за нефть и за газ, помешанный на деньгАх сей мир! Нити космоса рвутся и рвут тела наши, о, как глядеть? Младенчик, пусть тело моё, что приют, пусть чрево, как дом, там есть пища и снедь. Как вырвать у смерти тебя, как украсть воровкой последней, голимой? Ворья такого не видывал мир! Сунуть пясть, вцепиться ногтями в мертвеющий наст, в неё! В оседающую мать, моля, спаси нерожденного. Небо, земля! Ору я! Да так, что осипла. Ору! Сама оседаю на снег, что в крови. Мертвеющей матери кожу-кору содрать и достать бы младенца – живи… Так было когда-то во сне, наяву. Я в женской больнице лечилась тогда. Одной роженице – из тех, вековух родить помогла я ребёнка! В хлеву рожают лишь Бога всегда. О, тёплое семя мужское внутри, о тёплая сладость, о, млеко, о, страсть! Я вздумала нынче у смерти украсть, у тлена! А вы говорите, что дрянь я и мразь… Гори эта смерть! Вся гори! У этой строки, что срывается с уст и в сердце течёт в сто его корневищ конца нет и края. Спасти, вырвать, пусть, хоть в мыслях моих оживёшь, мой малыш!