Лариса для Малыша стала значимой фигурой, и когда ему было не по себе, он нуждался в её присутствии рядом, как в кислороде...

Лариса для Малыша стала значимой фигурой, и когда ему было не по себе, он нуждался в её присутствии рядом, как в кислороде. Но, к сожалению, Лариса не всегда была под рукой. И по этой причине Малыш внутри себя создал её детализированный образ, чтобы в нужный час напитаться Ларисой, как живительной водой. Селия услышала его, нахмурилась и повернула голову к морю, но быстро сгущавшийся туман уже скрыл острова. Селия не могла разглядеть их. Уууу… вновь прозвучал скорбный, настойчивый звук. Селия отступила на несколько шагов и принялась рассматривать дом, который только что закончила строить. Он был красивой формы с окнами из ракушек и с дорожками из водорослей от двери к воротам. Чтобы найти двери и ворота, Селии пришлось немало потрудиться, она очень придирчиво выбирала камни нужной формы. Еще были мост и туннель. Туннель был проложен под садом и вел к дому. Было горько думать, что море разрушит дом, на строительство которого она не жалела труда. Подкрадется и песчинка за песчинкой унесет с собой. Это говорит только о том, что бесполезно делать недолговечные вещи. Рисование совсем другое дело. Если нарисовать картину, ее можно положить в ящик и смотреть на нее снова и снова, она всегда будет там, когда понадобится. Хорошо бы иметь модель песочного домика и, возвращаясь домой, где бы ни был их следующий дом, в Париже, в Лондоне или где-нибудь еще, знать, что домик на месте, с другими вещами, которые она тайно хранила, сама не зная зачем, так, на всякий случай… «На какой случай?» — спрашивала Труда. «Так, на всякий случай», — отвечала Селия. Среди ее сокровищ были ракушки, гладкие зеленые камешки, засушенные цветы, огрызки карандашей, даже небольшие куски старых тросточек, которые она подбирала в Bois или в Гайд-парке и приносила в отель или меблированные комнаты. — Нет, нет, не надо это выбрасывать, — обычно говорила она. Если она что-то подобрала, это должно сохраниться навсегда, стать сокровищем, которое необходимо беречь и любить. Уууу… снова завыла несносная сирена. — Посмотри, Папа, — позвала она, — иди сюда и посмотри, какой хорошенький домик я построила для нас с тобой. Он не ответил. Селия повернулась и побежала к тому месту, где он сидел. Его там не было. Его куртка, книга и полевой бинокль исчезли. Должно быть, пока она строила домик, он поднялся и пошел домой. Может быть, она пробыла одна целую вечность и даже не знала об этом. Снова завыла сирена, туман подступил ближе и окутал Селию плотной пеленой. Ее охватила внезапная паника. Она подобрала лопатку и побежала. — Папа, — позвала она, — Папа, где ты? Никто не ответил. Она не видела скал. Не видела дома. Все пропали, все ее бросили. Она осталась одна, и у нее ничего нет, кроме деревянной лопатки. Она бежала, забыв, что она уже не маленькая девочка, что ей скоро исполнится одиннадцать лет, и, задыхаясь от бега, звала срывающимся голосом: — Папа… Папа… Труда… Найэл, не оставляйте меня. Никогда не оставляйте меня, пожалуйста, — а неотступный вой сирены все звучал и звучал у нее в ушах. Неожиданно он вышел из тумана у самых ворот сада, ведущих к дому. Папа в своей старой синей куртке и летней белой шляпе; он наклонился и поднял ее с земли. — Привет, глупышка, — сказал он. — В чем дело? Но все уже было не важно. Она нашла его. Она в безопасности.