Николай Некрасов. Элегия (отрывок) Читает Авангард Леонтьев.

В.Смехов: “... Внимаю ль песни жниц над жатвой золотою, Старик ли медленный шагает за сохою, Бежит ли по лугу, играя и свистя, С отцовским завтраком довольное дитя, Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы — Ответа я ищу на тайные вопросы, Кипящие в уме: «В последние года Сносней ли стала ты, крестьянская страда? И рабству долгому пришедшая на смену Свобода наконец внесла ли перемену В народные судьбы? в напевы сельских дев? Иль так же горестен нестройный их напев?..» Уж вечер настает. Волнуемый мечтами, По нивам, по лугам, уставленным стогами, Задумчиво брожу в прохладной полутьме, И песнь сама собой слагается в уме, Недавних, тайных дум живое воплощенье: На сельские труды зову благословенье, Народному врагу проклятия сулю, А другу у небес могущества молю, И песнь моя громка!.. Ей вторят долы, нивы, И эхо дальних гор ей шлет свои отзывы, И лес откликнулся… Природа внемлет мне, Но тот, о ком пою в вечерней тишине, Кому посвящены мечтания поэта, Увы! не внемлет он — и не дает ответа… (15–17 августа 1874) Решив повременить с печатанием столь острого в политическом отношении стихотворения и опасаясь заранее привлечь к нему внимание цензуры, поэт писал 29 августа 1874 г. из Чудовской Луки мужу своей сестры А. Н. Еракову по поводу “Элегии“: “Посылаю тебе стихи; так как это самые мои задушевные и любимые из написанных мною в последние годы, то и посвящаю их тебе, самому дорогому моему другу. Одна просьба - не давай их никому списывать, а читать можешь, коли они тебе понравятся, кому угодно“. Некрасов прямо начинает с утверждения актуальности темы “страданий парода“, полемически направленного против претензий, предъявлявшихся к его поэзии современным либеральным историком литературы О. Ф. Миллером, который считал, что “непосредственное описание страданий народа и вообще бедняков“ уже Некрасовым “исчерпано“ и что “поэт наш стал как-то повторяться, когда принимается за эту тему“ (Миллер О. Публичные лекции. Некрасов. Произведения второго периода... СПб., 1874). Написанная в период, когда “хождение в народ“ приобрело особенный размах, “Элегия“ заключала в себе обращенный к молодежи замаскированный призыв бороться за подлинное освобождение крестьянства (черновой вариант: “О русский юноша! Есть темы выше моды: Не старят их века!..“). Вместе с тем в стихотворении говорится и о бедствии “народов“ (во множественном числе), т.е., как и в созданных в том же 1874 г. стихотворениях “Страшный год“ и “Смолкли честные, доблестно павшие...“, о торжестве реакции в Европе, наступившей после франко-прусской войны и разгрома Парижской Коммуны. Вопрос о положении народа сливается в “Элегии“ с вопросом о роли поэта в обществе. Развивая собственную программу гражданственности искусства, Некрасов опирался в этом стихотворении на тенденции вольнолюбивой лирики Пушкина. Исследователями отмечалась перекличка со стихотворениями Пушкина “Деревня“, “Эхо“, “Памятник“. В свой итоговый сборник “Последние песни“ Некрасов не ввел “Элегию“ безусловно лишь по цензурным соображениям. Это образец нового типа элегии, возникшего в творчестве Некрасова, элегии социальной, в которой в связи с изменением объекта изображения традиционные поэтические средства насыщались новыми жанровыми признаками для старых медитативных элегий Жуковского ритмико-синтаксического построения. Опубликовано в 1875-м. В прижизненные издания “Стихотворений“ Некрасова не входило. В собрание сочинений впервые включено в 1879.