Марк Бернес. Журавли. Кадры док.фильма “Марк Бернес. Поговорить нам необходимо“, 1971

В 1958 в Парке Мира (Хиросима) установлена статуя, изображающая атомной бомбардировки Хиросимы Садако Сасаки с бумажным журавликом. На постаменте надпись: «Это наш плач. Это наша молитва. Мир во всём мире». Р.Гамзатов, написавший в 1968 по-аварски стихотворение «Журавли», особо отмечал, что в нём речь идет о любых солдатах и любых военных действиях. Тема журавлей была навеяна ему посещением памятника Садако в Хиросиме. Когда поэт летел домой, то думал о матери, весть о кончине которой пришла в Японию. Вспоминал братьев: Магомеда, погибшего в боях под Севастополем, Ахильчи пропавшего без вести, вспоминал о других близких людях, погибших в Великую Отечественную. Гамзатов: “не вижу причин, по которым нельзя посвящать «Журавлей» жертвам войн всех времен. [...] солдаты всех войн, превратившиеся в белых журавлей, говорили перед смертью в последний раз одни и те же вечные слова. Один произносил: «мама», другой — «папа», третий — имя сына, четвертый — дочери, кто-то — любимой, друга. [...] И мы, глядя в небеса, слышим: «Берегите матерей». «Берегите детей». «Берегите друзей». «Берегите любовь, дружбу, мир». «Берегите жизнь на земле». Они напоминают нам о подвигах, о славе, о любви, о том, как красивы Земля и люди, живущие на ней, о чудных мгновениях жизни, о самом заветном, дорогом. Они просят, чтобы в лихорадке событий мы не забыли о них, ибо это поможет избежать вражды, отчужденности, озлобленности“. В 1968 «Журавли» в переводе фронтовика Н.Гре́бнева, знакомого с Гамзатовым с Литинститута, напечатал «Новый мир». Текст начинался так: Мне кажется порою, что джигиты, С кровавых не пришедшие полей, В могилах братских не были зарыты. Френкель с началом войны поступил в зенитное училище, по окончании которого в 1942 принимал участие в боевых действиях, был тяжело ранен и после лечения с 1943 до конца войны служил во фронтовом театре. Бернес не участвовал в боях, но ездил выступать с концертами на передовую, играл роли простых солдат в фильмах военного времени. И особенно ему удавались песни, посвящённые войне («Тёмная ночь» в фильме «Два бойца» [1943], «Враги сожгли родную хату», «Хотят ли русские войны» и др.). Увидев в журнале стихотворение он позвонил переводчику и обсудил некоторые изменения в тексте. Сочинить музыку удалось далеко не сразу. Только 2 месяца спустя, когда композитор написал вступительный вокализ, работа пошла легче. Френкель: “Я тут же позвонил Бернесу. Он сразу же приехал, послушал песню и… расплакался. Он не был человеком сентиментальным, но нередко случалось, что он плакал, когда ему что-либо нравилось“. Бернес записывал «Журавлей», будучи тяжело больным. Он уже с трудом передвигался, но 8 июля 1969 сын отвёз его в студию, где артист записал песню с одного дубля. Эта запись стала последней в его жизни (певец умер 16 августа). Бернес, после того как услышал музыку, торопил всех, как можно скорее записать песню. Как говорил Френкель, он предчувствовал свою кончину и точку в своей жизни хотел поставить именно этой песней: Настанет день и с журавлиной стаей Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле. Самый знаменитый перевод Гребнева, “безусловно, «Журавли». До сих пор ломаются копья: следует ли это считать переводом или же, говоря словами Д.Самойлова, Гребнев сочинил «Журавлей» за Гамзатова. Сторонники последней версии напоминают, что в оригинале нет рифмы, зато есть упоминания Дагестана и родных братьев, а также сравнения клекота журавлей с аварским языком – то, чего нет и в помине в виртуозном тексте Гребнева. Гребнев категорически отвергал подобные версии. Он просто переводил всех поэтов так, как они звучали, если бы писали на русском. Передача духа оригинала всегда была для него важнее передачи буквы, хотя он в большинстве случаев сохранял схему рифмовки и старался найти соответствующий размер“. Стихи в переводе Гребнева отличаются от текста песни: Гамзатов (1988): «Мой друг Наум Гребнев превосходно перевёл „Журавлей“ на русский. Он был не просто переводчиком, а почти соавтором. Оно оказалось ему ближе всех других стихов, ибо он сам — израненный воин, потерявший на войне своих близких и друзей. Оно стало для него собственной болью. Он говорил: „Этот стих обо мне и моих друзьях“». В Великой Отечественной Гребнев участвовал с самого её начала, поскольку в то время служил под Брестом. Он отступал вместе с Красной Армией, попал в Харьковское окружение, где в плен попали 130 тыс., вышел одним из немногих, форсировал Северский Донец, воевал под Сталинградом, был трижды ранен.