Генерал Мороз немцы под Москвой

Сергей Вестник «ГЕНЕРАЛ МОРОЗ» БЫЛ РЕАЛЬНЫМ ГЕНЕРАЛОМ: СИНОПТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОПЕРАЦИИ «ТАЙФУН» (1941) КАК ФАКТ ВМЕШАТЕЛЬСТВА ВЫСШЕЙ СИЛЫ В ХОД ИСТОРИИ Ноябрь 1941. Немецкие передовые части всего в 30 километрах от Кремля. Казалось, Москва вот-вот падёт. Но небесная канцелярия внесла свои правки в план «Тайфун». Октябрь 1941 года пах прелым листом, пороховой гарью и скорой, неминуемой победой. Операция «Тайфун», как и положено имени, сминала всё на своем пути. Солдаты вермахта, опьяненные чередой разгромов и котлов, в которых исчезали целые советские армии, уже не сомневались — еще неделя, может, две, и они будут маршировать по брусчатке Красной площади. Последний, решительный бросок. Впереди — Москва. Генерал-полковник Гейнц Гудериан, отец немецких танковых войск, гнал свою 2-ю танковую группу вперед, невзирая на осеннюю распутицу. Грязь, вязкая и чавкающая, засасывала сапоги, колеса, гусеницы. Она изматывала, тормозила, но не останавливала. Каждый немецкий танкист, каждый пехотинец-ландсер знал: за этой грязью — триумф. За ней — конец войны. В своих землянках они дышали смрадом нестираных портянок, дешевым табаком и уверенностью. А потом, в ноябре, пришел Он. Не просто зима, которую ждали, но к которой оказались так преступно не готовы. Не «суровая русская зима» из книжек, а нечто иное. Нечто аномальное, несоразмерное ни прогнозам, ни многолетним наблюдениям. Воздух, еще вчера влажный и тяжелый, вдруг стал сухим, колким, звенящим, как натянутая струна. Температура, вместо того чтобы плавно опускаться, рухнула в бездну. Минус двадцать казались спасением, потому что столбик термометра продолжал свое жуткое падение: минус тридцать, минус тридцать пять… Он доходил до отметки в сорок и даже сорок пять градусов, а в некоторых стылых низинах, как доносили полевые доклады, опускался ещё ниже. Мир изменился за одну ночь. Вчерашняя грязь, что мешала идти, превратилась в промерзший, каменный ад. Каждый ком земли стал острым, как осколок снаряда. Но самое страшное случилось с техникой — с той самой стальной армадой, что несла на своих траках мировую войну. Внутри «Панцера IV», пахнущего холодной сталью и застывшим маслом, сидел экипаж. Обер-лейтенант смотрел в триплекс, но видел лишь молочную пелену собственного дыхания, мгновенно оседавшую инеем на стекле. Он отдавал приказ, и механик-водитель давил на стартер. В ответ — лишь натужный, предсмертный хрип. Ещё раз. Тишина. Смазка, рассчитанная на европейские зимы, на морозе превратилась в клей, намертво схвативший поршни и шестерни. Двигатель, сердце танка, остановился. И таких стальных сердец остановились сотни. Артиллеристы сходили с ума от бессилия. Металл орудийных стволов от чудовищного холода сжимался, и снаряд уже не проходил в казенник. Гидравлическая жидкость в противооткатных устройствах застывала, превращая каждый выстрел в смертельный риск для расчета. Оптические прицелы покрывались ледяной коркой, делая стрельбу невозможной. Великая армия становилась слепой, немой и парализованной. Но страшнее всего было людям. Немецкий ландсер в своей тонкой шинели, рассчитанной на осень в полях Франции, вдруг оказался один на один с врагом, которого не мог ни увидеть, ни убить. Холод проникал под одежду, впивался в тело тысячами невидимых игл. Пальцы, неосторожно коснувшиеся металла затвора винтовки, прилипали к нему, и снять их можно было только с кожей. Ботинки на кожаной подошве превращались в ледяные колодки. Начались обморожения — сначала пальцы ног, потом рук, потом носы и уши. Люди засыпали на посту и больше не просыпались, превращаясь в окоченевшие статуи в серо-зеленой форме. И в этой звенящей, мертвой тишине, где умолкли немецкие моторы, с востока донесся новый, нарастающий гул. Это шли советские Т-34. Их широкие гусеницы не вязли в снегу, их дизельные двигатели, созданные для этой земли, заводились в любой мороз, а их экипажи были одеты в ватники и тулупы. За танками, укрытые белыми маскхалатами, шли сибирские дивизии — люди, для которых такая погода была не аномалией, а привычной средой обитания. Они шли мимо застывших немецких колонн, мимо танков, ставших железными сугробами, мимо солдат, чей главный враг был не в окопе напротив, а в самом воздухе, которым они дышали. Это была не просто контратака. Это было явление иной силы, пришедшей на поле боя, когда человеческие силы одной из сторон были исчерпаны. Генерал Гудериан в своих мемуарах позже напишет о «неожиданных и необычайно суровых» морозах, парализовавших его армию. Но для солдат, замерзавших в снегах под Москвой, это не было метеорологическим феноменом. Это было деяние. Безличная и беспристрастная стихия повела себя как гениальный полководец, нанеся удар точно в то время и в то место, где он был сокрушителен. «Генерал Мороз», прежде бывший лишь пропагандистской метафорой, обрел плоть и кровь. Точнее — лед и сталь. И этот генерал воевал не за Сталина и не за коммунизм. Он просто не пустил в сердце России тех, кто пришел с огнем и мечом. История основана на