Alina Orlova – Милый (стихотворение Ахматовой «Углем наметил на правом боку…», 1914) «16 тонн», Москва,

Углем наметил на левом боку Место, куда стрелять, Чтоб выпустить птицу — мою тоску В пустынную ночь опять. Милый! не дрогнет твоя рука, И мне недолго терпеть. Вылетит птица — моя тоска, Сядет на ветку и станет петь. Чтоб тот, кто спокоен в своем дому, Раскрывши окно, сказал: «Голос знакомый, а слов не пойму», — И опустил глаза. В конце жизни «Из своих ранних стихотворений она выделяла “Углем наметил на левом боку...“ целиком и последнюю строфу особенно. Она сравнивала с этими строчками корейское стихотворение XVII века, ею позднее переведенное: Когда моя настанет смерть, Душа кукушкой обернется, В густой листве цветущих груш Я полночью глухою спрячусь. И так во мраке запою, Что милый — голос мой услышит. Повторяла две последние строки и прибавляла: “Какой удар со стороны корейской гейши!“ Но не в курьезном сопоставлении и не в остроте было дело. Голос, выпевающий слова, которых слушатель не может опознать, однако явно им узнаваемый — или кажущийся ему знакомым, — это и был поэтический голос Ахматовой, который она начала ставить уже в первых своих стихах. Как ты звучишь в ответ на все сердца, Ты душами, раскрывши губы, дышишь, Ты, в приближенье каждого лица, В своей крови свирелей пенье слышишь! — написал ей Недоброво, варьируя одну из главных тем своей статьи “Анна Ахматова“. Статья эта появилась в 1915 году в “Русской мысли“ и была первым серьезным разбором ахматовской поэзии и, следует прибавить, единственным разбором такого рода. Этот увлекательный научный анализ впечатляет не только остротой и основательностью наблюдений, бесспорностью выводов, свежестью открытий, но и словно бы указывает поэтессе, какое еще направление открыто для нее, что может оказаться плодотворным и какое из продолжений бесперспективно, Теперь, когда виден весь путь Ахматовой, ощущение новизны мыслей Недоброво в значительной степени приглушено ясностью, заметностью их источника в самих стихах. Но статья была написана об авторе двух первых книжек, “Вечера“ и “Четок“, и многое из того, к чему впоследствии пришла Ахматова, было лишь подтверждением их, было, если угодно, принятием того, что предлагал ей критик. Когда я сказал об этом моем впечатлении от статьи, которую, кстати сказать, она же мне и дала, Ахматова, и прежде в разговорах выделявшая Недоброво среди выдающихся людей своего времени, и прежде вспоминавшая о влиянии, которое он на нее имел, сказала просто: “А он, может быть, и сделал Ахматову“» () __ “Я смертельна для тех, кто нежен и юн. Я птица печали. Я — Гамаюн. Но тебя, сероглазый, не трону, иди. Глаза я закрою, я крылья сложу на груди, Чтоб, меня не заметив, ты верной дорогой пошел. Я замру, я умру, чтобы ты свое счастье нашел...“ Так пел Гамаюн среди черных осенних ветвей, Но путник свернул с осиянной дороги своей. (1910) “... Я взял не жену, а колдунью. А думал забавницу, Гадал — своенравницу, Веселую птицу-певунью. [...] Мне жалко ее, виноватую, Как птицу подбитую, Березу подрытую Над очастью, Богом заклятою“ (из стихотворения Н.Гумилёва “Из логова змиева...“ 1911 ) Птица-тоска_(Ахматова) У Ахматовой птица — “образ, раскрывающий внутренний мир личности, птичьей стае уподоблены и стихи (цикл «Белая стая»). В одном из них она пишет: «Прирученной и бескрылой // Я в дому твоем живу» — передавая так свое душевное состояние. [...] лирическая героиня постоянно сравнивает себя с птицей. Она предстает то в образе «птицы печали», то «ласточкой пугливой», то «черной голубкой», то стонет «хищной птицей», «птица — моя тоска», то находит в себе схожие черты с совой, «И непохожа на полет // Походка медленная эта», «птичьим голосом» кличет любовь и поет герою, «чтоб не плакал, // Песенку о вечере разлук». Лирическая героиня «с детства была крылатой», вступив в пору расцвета, судьба дарит «улыбчивого птенчика», так возникает тема материнства“ (). В.А. Меркурьева об Ахматовой: «Женщина-птица, руки легкие, в полете…» Птицей называл Ахматову и Пунин: «Я однажды приехала в Разлив и заплыла далеко-далеко. Николай Николаевич испугался, звал меня, а потом сказал мне: “Вы плаваете, как птица”». «Милая птица», – писал он из Москвы в феврале 1927 года.